The subject was speed, and in a week's practice he learned more about speed than the fastest gull alive. From a thousand feet, flapping his wings as hard as he cou..
елеза; одеяло ярко-рыжего цвета с бледно-голубыми полосками, красная подушка, голубая подушка, соломенная корзина для мусора, две стеклянные вазы под цветы, штопоры, открывал..
Гегелева апофтегма **** достигает своей истинной формы и принимает такой вид: логическое эвольвирует ***** в природу, а приро..
Вы читаете «Дневник провинциала в Петербурге», страница 322 (прочитано 100%)
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
В пользу этой датировки свидетельствует отсутствующее в первой и появившееся во второй редакции очерка упоминание о деле фон Зона, относящемся к ноябрю - 1869 года. Перерабатывая и дополняя первый вариант очерка ("Нумер второй"), Салтыков решительно сокращает те его части, которые посвящены формированию ташкеитца и значительно расширяет рассказ о действиях героя в провинции. Сравнение этого рассказа с очерком "Здравствуй, милая, хорошая моя!" (1864) из цикла "Помпадуры и помпадурши" (т. 8) обнаруживает сюжетное сходство между ними, а образ изображаемого ташкентца во многих своих чертах сливается с образом помпадура Митенвки Козелкова. Возможно, что это обстоятельство сыграло свою роль в прекращении работы над серией "нумеров". Образ действующего ташкентца еще не выкристаллизировался в сознании писателя и был очень близок или даже почти сливался с образом помпадура. Не поддается пока вполне аргументированному объяснению проведенное Салтыковым изменение нумерации очерка: "Нумер-второй" на "Нумер третий". Трудно предположить, что это простая ошибка Салтыкова, то для окончательного решения вопроса нет данных. - Предположительно можно сказать, что в период, который отделяет первую редакцию от второй, Салтыков несколько реконструировал план цикла: в "Отечественных записках" был напечатан очерк "Что такое "ташкентцы"? Отступление", который он, возможно, намеревался сделать вступительным к будущему циклу и обозначить его "Нумером первым", а таким образом первый ташкентский очерк становился уже вторым, вследствие чего изменялась и нумерация всех следующих за ним произведений и "Нумер второй" закономерно превращался в "Нумер третий". Очерк печатается, как и во всех предшествующих изданиях, по рукописи в ее последней редакции. Кроме публикуемой, существовала еще одна редакция очерка, промежуточная между "Нумером вторым" и "Нумером третьим". Текст сохранившихся отдельных листков этой редакции близок "Нумеру третьему", в связи с чем в настоящем издании он не воспроизводится.
...пик-ассьетов - блюдолизов (франц. pique-assiettes).
...учасхвовал в ограблении Зона!.. - См. прим. к стр. 462.
ТАШКЕНТЦЫ ПРИГОТОВИТЕЛЬНОГО КЛАССА
(Параллель пятая, и последняя)
Впервые - ЕЕ, 1914, Э 5, стр. 18-25 (публикация М. К. Лемке под общим заглавием "Неизданные произведения М. Е. Салтыкова") - ГМ, 1914, Э 5, стр. 27-32 (публикация В. П. Кранихфельда). Сохранились две рукописи очерка, представляющие собою разные редакции произведения. Тексты их весьма близки между собой. В настоящем издании текст печатается по более поздней редакции. Очерк написан, по-видимому, в июле 1872 года во время поездки Салтыкова в Спасское и Заозерье. На это указывают цифровые расчеты и даты, связанные с разделом наследства по имению, находившемуся в совместном владении Салтыкова и его брата Сергея Евграфовича, скончавшегося 7 июля 1872 года. Подсчеты на полях рукописи доведены до мая месяца включительно. Текст написан на шероховатой бумаге с серым оттенком, какой Салтыков в Петербурге никогда не пользовался. Еще в "Параллели четвертой" Салтыков наметил образ купца и будущего финансового воротилы Василия Поротоухова, пообещав позднее специально к нему вернуться, что он и намеревался сделать в следующей "Параллели пятой и последней". Отказ Салтыкова от завершения последней параллели связан, по-видимому, с тем, что именно в это время им был задуман цикл "Благонамеренные речи". Центральное место в этом произведении уделялось нарождающейся русской буржуазии, рассмотрению наиболее выразительных ее явлений и типов, среди которых герой заключительной ташкентской параллели занимал не последнее место.
... На секунду из-под зонтика мелькнули острые, черные глаза, большой крючковатый нос и черные с проседью усы, с выражением негодования и обиды топорщившиеся кверху, - и вновь скрылись под серой полоти иной поверхностью. - Покурить нету? - прозвучал сиплый голос, странно нарушивший тишину и принятый женщиной за чужой. Но на самом деле он принадлежал ей. - Нету, - после некоторого молчания глухо донеслось из-под зонтика. Молчание. - Пойдем со мной, - продолжал тот же сиплый голос, произнесший эту формулу с видом такого безучастия, что ответа, очевидно, и не требовалось. Ответа и не последовало. Молчание. - А деньги у тебя есть? Моментально зонтик отдернулся в сторону и показались глаза, нос и усы, все вместе с свирепым видом уставившееся на женщину, а из-под усов послышался резкий, высокий голос, некоторыми звуками обнаруживавший недостаток зубов но рту незнакомца. - И чего ты ко мне пристала? Что лезешь. Убирайся, пожалуйста. Привязываются ко всякому, - негодующей, плачущей скороговоркой высыпал незнакомец и вновь юркнул под зонтик, демонстративно дернув его. Но ни речь эта, ни жесты не произвели видимого впечатления на соседку, совершенно безучастно отвернувшуюся в сторону и через несколько минут возобновившую допрос в том же вялом и бесстрастном тоне. - А чего ты тут сидишь? Через минуту из-под зонтика последовал ответ в форме двух самостоятельных фраз: - Привязалась. Смотрю. - Чего же тут смотреть? Пауза. - Отвяжись. На памятник смотрю. Женщина повела глазами на памятник, скользнула взглядом по его неподвижной и черной массе и равнодушно отвернулась. - Да чего же на него смотреть? С тем же энергичным движением зонтик отдернут в сторону. - Господи боже! Ну, скажу тебе, зачем, - ну разве поймешь ты? Ну что тебе надобно, скажи на милость, - быстро сыпал словами обладатель зонтика, но сквозь негодующий и плачущий тон его голоса просвечивало желание поговорить...
