Вы читаете «Невинные рассказы», страница 78 (прочитано 100%)
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Я ехал сюда измученный моим одиночеством; все существо мое было настроено к принятию тех благодатных, светлых впечатлений, которые, бог весть почему, в известные дни и эпохи неотразимо и неизменно носятся над душой, но странное "представление" мигом разрушило это светлое, гармоническое настроение. Так иногда случается, что в правильное и совершенно плавное течение жизни вдруг врезывается обстоятельство в полном смысле слова ей постороннее, и врезывается с такой силой, что не только заставляет принять себя, но и деспотически подчиняет себе весь строй этой жизни.
III
Начинало уже смеркаться, когда мы приехали на станцию. По селу и там и сям бродили группы подгулявших крестьян, а перед станционным домом стояла даже целая толпа народу. - Верно, что-нибудь случилось! - еще издали заметил мне Бондырев, указывая на толпу. И действительно, толпа, казалось, тревожно выжидала нашего приезда. Едва успели мы выйти из саней, как все это вдруг заговорило и беспорядочно замахало руками. Из избы долетали до нас звуки того унылого голошенья, услышав которое даже самый опытный наблюдатель не в состоянии бывает определить, что скрывается за этими взвизгиваньями и завываньями: искреннее ли чувство или простой формализм. - Что случилось? - спросил Бондырев. - Петруха... Петруха... - раздалось в толпе. Сердце мое болезненно дрогнуло. - Племянник у нас бежал, ваше благородие! - отвечал, выступая вперед, один из сыновей дедушки. - Рекрут, что ли? - Рекрут, ваше благородие. - Ах, шельмы вы этакие! - и снисхождения-то вам сделать нельзя! - Имают его, ваше благородие! сам отец пошел, - робко проговорил дядя Петруни. - Да, изымают, держи карман! А не было ли у него на селе любезной? - спросил Бондырев, чутьем угадывая истину. - Маврушка Савельева, чай, знает! - молвил кто-то в толпе. - Что ты! перекрестись! - почти завопил, протискиваясь сквозь толпу, седой старик, должно быть, отец Мавруши, - ничем моя Маврушка тутотка не причастна, ваше благородие. - Ишь ты какое дело случилось! - снова начал дядя Петруни, - ничем мы, кажется, его не изобидели, а он вот что с нами сделал! - А вот мы это после разберем! - отвечал Бондырев и, обращаясь к толпе, промолвил: - Чтоб был у меня рекрут найден! все марш в лес искать! И, сказав это, величественным шагом потек в избу порасправить в тепле свое белое тело.
... Матрена. Народом это, мать, нынче стало; больно стал не крепок ныне народ: и мужчины и женщины. Я вот без Ивана Петровича... Семь годков он в те поры не сходил из Питера... Почти что бобылкой экие годы жила, так и то: лето-то летенски на работе, а зимой за скотинкой да за пряжей умаешься да упаришься, - ляжешь, живота у себя не чувствуешь, а не то, чтобы о худом думать. Спиридоньевна. Это, баунька, что? Кто богу хоть бы этим не противен, царю не виноват: я сама, грешница великая, в девках вину имела, так ведь то дело: не с кем другим, с своим же братом парнем дело было; а тут, ну-ко, с барином... Как только смелости ее хватило... И говорить-то с ними, по мне, и то стыдобушка! Матрена (махнув рукой). Не знаю, кто уж с кем у них заговаривал... Глупая да старая тоже ныне стала... Этта вот по осени болесть-то эта со мной была, так и остатки все иззабыла; а тоже помню, как он в те поры впервые в избу к нам пришел... Я на голбце лежала, соскочила. "Здравствуйте, говорю, ваше благородие!" А Лизунька-то что-то у печки тут возилась. "Здравствуй, говорит, старуха", и прямо к ней. "Твоими бы руками, Лизавета, надо золотом шить, а не кочергами ворочать. Ишь, говорит, какая ты расхорошая". А она, пес, стоит да ухмыляется ему. Я сглупа тоже поклонилась ему. "Благодарим, говорю, батюшко, покорно за ваше ласковое слово..." С этой, что ли, поры у них и пошло, - прах их знает! Спиридоньевна. Много у них места-то, баунька, и без твоей избы было. В позапрошлую жниву барская помочь была, коли помнишь... Барин целый день-деньской у Лизаветы с полосы не сошел, - все с ней разговаривал. Матрена (разводя руками). Ну вот! Спиридоньевна (продолжая). Да, а тут как пошабашили, народ тоже подпил: девки да бабы помоложе, мало еще, кобылы экие, на полосе-то уходились, стали песни петь и в горелки играть. Глядь, и барин к ним пристал: прыгает, как козел, и все становится с твоей Лизаветой в паре и никак ладит, чтоб никто ее не поймал. Дивовали, дивовали мы в те поры: "Чтой-то, мол, это, матоньки мои, барин-то уж очень больно Матренину Лизавету ласкает?" Матрена...
