- Правда, Василь не обижает бедных лошадей и не продает их сена и овса на сторону, не бьет понапрасну бедного козла на конюшне, не ходит в кабак по ночам и не бранит тайком своего барина...
На 10-й день его приводят в Ниневию и сажают в клетку. Лаил страдает не столько от голода и ран, сколько от стыда и злости...
Вы читаете «За рубежом», страница 11 (прочитано 4%)
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Так что компания прежних "мальчиков" существенно пополняется французским, которого рассказчик именует еще и "рабочим" (ouvrier) и через всю жизнь которого, по выражению писателя, проходят "три предмета: работа, веселье и, от времени до времени... революция. Все это он умеет делать чрезвычайно ловко, скоро, горячо, но отнюдь не бестолково". Стоит припомнить упоминание в "немецких" главах, что "в 1848 году Берлин даже бунтовал, но непродолжительно и скучно", чтобы по достоинству оценить "простодушную" меткость этих различений. В своей ранней повести "Запутанное дело", ставшей причиной его ссылки в Вятку, Салтыков изображал своего героя захваченным увиденным на театральной сцене зрелищем толпы -- "вовсе не той, которую он ежедневно привык видеть на Сенной или на Конной, а такой, какой еще он не видывал, и, что всего страннее, возможность которой он вдруг начал весьма ясно и отчетливо сознавать" и вслед за которой ему самому хотелось бежать. Эта, написанная в 1848 году, картина находилась в очевидном родстве с тогдашней французской революцией, о вызванных которой "бескорыстных восторгах" вспоминает Щедрин в книге "За рубежом". Последний же раз ouvrier "горячо, но отнюдь не бестолково" проявил себя в дни Парижской коммуны. Забегая вперед, надо сказать, что в дальнейших главах своей книги Щедрин касался вопроса о французских "мальчиках" весьма бегло и осторожно, ибо, по его словам, был "с жизнью французского народа, в тесном значении этого слова, с его верованиями и надеждами... совсем незнаком". В этой связи слова, которыми начинается рассказ о новой поездке в Париж: "...наглядевшись вдоволь на уличную жизнь, непростительно было бы не заглянуть и в ту мастерскую, в которой вершатся политические и административные судьбы Франции", приобретают горьковато-едкий привкус. Ведь, как поясняет сатирик, русскому путешественнику "нельзя дотронуться до рабочего человека без того, чтоб из этого не вышло превратного толкования". Это Щедрин постоянно испытывал "на своих боках" и как писатель, и как редактор журнала. Какое уж тут "вдоволь"... "Нет, лучше уже держаться около буржуа", -- решает рассказчик. История поездки на заседание парламента вроде бы начинается на той же бодрой ноте, что и предыдущее описание французской столицы: "Дорога от Парижа до Версаля промелькнула очень весело". Но это один из тех незаметных переходов, та смена тона, о каких уже упоминалось. Отныне, "опасливо" держась "около буржуа", сатирик начинает ставить свой нелицеприятный диагноз состоянию французского общества, точнее -- верхних его слоев. За внешней "веселостью" все явственнее проступает пресыщенность, "безыдейная сытость", историческое бесплодие буржуазии; "Традиция, в силу которой главная привлекательность жизни по преимуществу сосредоточивается на борьбе и отыскивании новых горизонтов (словом, то, что ранее было названо "неистощимостью жизненного творчества".
... Точка зрения фабрик и рабочих домов вряд ли идет сюда. Помню я, что еще во времена студентские мы раз сидели с Вадимом за рейнвейном, он становился мрачнее и мрачнее и вдруг, со слезами на глазах, повторил слова Дон Карлоса, повторившего, в свою очередь, слова Юлия Цезаря: "Двадцать три года, и ничего не сделано для бессмертия!" Его это так огорчило, что он изо всей силы ударил ладонью по зеленой рюмке и глубоко разрезал (4) себе руку. Все это так, но ни Цезарь, ни Дон Карлос с Позой, ни мы с Вадимом не объяснили, для чего же нужно что-нибудь делать для бессмертия? Есть дело, надобно его и сделать, а как же это делать для дела или в знак памяти роду человеческому? Все это что-то смутно; да и что такое дело? Дело, business 1... Чиновники знают только гражданские и уголовные дела, купец считает делом одну торговлю, военные называют делом шагать по-журавлиному и вооружаться с ног до головы в мирное время. По-моему, служить связью, центром целого круга людей - огромное дело, особенно в обществе разобщенном и скованном. Меня никто не упрекал в праздности, кое-что из сделанного мною нравилось многим; а знают ли, сколько во всем сделанном мною отразились наши беседы, наши спорь;, ночи, которые мы праздно бродили по улицам и полям или еще более праздно проводили за бокалом вина? ...Но вскоре потянул и в этой среде воздух, напомнивший, что весна прошла. Когда улеглась радость свиданий и миновались пиры, когда главное было пересказано и приходилось продолжать путь, мы увидели, что той беззаботной, светлой жизни, которую мы искали по воспоминаниям, нет больше в нашем круге и особенно в доме Огарева. Шумели друзья, кипели споры, лилось иногда вино - но не весело, не так весело, как прежде. У всех была задняя мысль, недомолвка; чувствовалась какая-то натяжка; печально смотрел Огарев, и К(етчер) зловеще поднимал брови...
