Затем я спросил, где дом вдовы раввина, и мне его показали. Я вошел во двор, в один из тех дворов, при виде которых у вас возникает сомнение, живет ли здесь кто-нибудь вооб..
Людмила. Он адвокатством занимается. Шаблова. Да какое абвокатство! Было время, да прошло. Людмила...
.. Но должно - тс! - молчать: дурак - кто все болтает. 1803 РЕКА И ЗЕРКАЛО За правду колкую, за истину святую, За сих враго..
Вы читаете «За рубежом», страница 9 (прочитано 3%)
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Во второй же половине века Пруссия под водительством своего "железного канцлера" Бисмарка объединила их и выдвинула Германию в первый ряд европейских держав, а ее победа над Францией в глазах русских реакционеров выглядела убедительным доказательством преимущества "дисциплинированной" нации перед нацией, "развращенной" парламентаризмом и прочими свободами. Щедрин и ранее в своей публицистике решительно оспаривал подобный взгляд (например, в статье "Сила событий"). Непосредственное же знакомство с Германией обогатило его новыми наблюдениями, деталями и красками, позволило необычайно зорко увидеть грядущую опасность, связанную с прогрессирующим ростом немецкого милитаризма. С присущим сатирику размахом гротесковых обобщений Щедрин писал, что "Берлин ни для чего другого но нужен, кроме как для человекоубивства" и "вся суть современного Берлина, все мировое значение его сосредоточены в настоящую минуту в здании... носящем название: Главный штаб...". Прозорливо подмечено автором книги, что отныне и наука в Германии начинает тяготеть не к свободному исследованию действительности, а всего лишь к роли "комментатора официально признанных формул". И это, разумеется, не мальчик без штанов, а сам сатирик его устами бросает собеседнику: "Только зависть и жадность у вас первого сорта, и так как вы эту жадность произвольно смешали с правом, то и думаете, что вам предстоит слопать мир". Мальчик в штанах высокомерно доказывает, что подобная неприязнь исходит от "необразованных" людей, которые "все равно, что низший организм". "Вот видишь... тебя еще от земли не видать, а как уж ты поговариваешь!" -- ответствует "дуэт" мальчика без штанов и сатирика. Какую историческую зоркость надо было иметь, чтобы разглядеть опаснейшие готовности "великонемецкого" шовинизма, когда его было еще поистине "от земли не видать", и чтобы предостерегающе предсказать, что и к собственному народу он обратится не менее звериным ликом, как о том было сказано еще в упомянутой статье "Сила событий": "...придут паразиты, соберут всех гессенцев и при громе пушек объявит: "Нет вам ни школ, ни университетов, ни Эврипида! живите без наук и литературы..." (или в другом месте той же статьи: "нет вам литературы кроме "Wacht am Rein"!" -- то есть кроме шовинистической песни "Стража на Рейне"). Если "берлинские" и "баденские" главы книги выдержаны в последовательно сатирическом тоне, то "парижские" поначалу согреты лирическим воспоминанием откровенно автобиографического характера о юности и том "лучезарном, светоносном", что исходило для людей, томившихся в николаевской России, из Франции -- "Франции Сен-Симона, Кабо, Фурье, Луи Блана и в особенности Жорж Занда", то есть о наиболее радикальных и демократических идеях, "неистощимости жизненного творчества, которое вдобавок отнюдь не соглашалось сосредоточиться в определенных границах, а рвалось захватить все дальше и дальше".
... У нее комната в шесть татами, с низким потолком. Из выходящего на запад окна видна только черепичная крыша. У окна - придвинутый к стене стол, покрытый ситцевой материей. Его, собственно, лишь ради удобства, условно можно назвать столом, в сущности же, это старомодный чайный столик. На этом старинном чайном столике-столе лежат книги в европейских переплетах, их тоже не назовешь новыми. Ну, к примеру, "Кукушка" [сентиментальный роман (1900) известного японского писателя Токутоми Рока, популярный в первые два десятилетия], "Сборник стихов Тосона" [знаменитый сборник романтической лирики Симадзаки Тосона (1872-1943)], "Жизнь Мацуи Сумако" [Мацуи Сумако - известная в 10-е годы артистка, впервые исполнявшая в Японии такие роли в европейских пьесах, как Офелия, Нора (в драме Ибсена), Катюша (в инсценировке "Воскресения" Толстого); у нее был нашумевший в свое время роман с писателем Симамура Хогэцу, после смерти которого она в 1919 г. покончила самоубийством; ей было посвящено несколько книг, но книги с таким названием, какое дано в рассказе, не существует], "Новое Асагао-никки" [одноактная пьеса (1912) известного японского драматурга Окамото Кидо; "Асагао-никки" - название средневековой пьесы], "Кармен", "Если посмотреть с высоты гор на долину" [может быть, название популярной повести, а может быть, и вымышленное автором название] и еще несколько женских журналов - вот и все. Хоть бы найти там один-единственный экземпляр моих рассказов. Увы! Рядом со столом - буфетик с облупившимся лаком. На нем стеклянная ваза с узким горлышком для цветов. В вазу с особым изяществом вставлена искусственная лилия с оторванным лепестком. Легко догадаться, что эта лилия, будь у нее целы лепестки, по сей день красовалась бы на столике в кафе. Над буфетом к стене было приколото кнопками несколько картинок, похожих на журнальные фронтисписы...
