Господа Головлевы

Еще в доме было все тихо, а он уж сбегал к повару на кухню и узнал,
что к обеду заказано: на горячее щи из свежей капусты, небольшой горшок, да
вчерашний суп разогреть велено, на холодное - полоток соленый да сбоку две
пары котлеточек, на жаркое - баранину да сбоку четыре бекасика, на пирожное
- малиновый пирог со сливками.
- Вчерашний суп, полоток и баранина - это, брат, постылому! - сказал он
повару, - пирога, я полагаю, мне тоже не дадут!
- Это как будет угодно маменьке, сударь.
- Эхма! А было время что и я дупелей едал! едал, братец! Однажды с
поручиком Гремыкиным даже на пари побился, что сряду пятнадцать дупелей
съем, - и выиграл! Только после этого целый месяц смотреть без отвращения на
них не мог!
- А теперь и опять бы покушали?
- Не даст! А чего бы, кажется, жалеть! Дупель - птица вольная: ни
кормить ее, ни смотреть за ней - сама на свой счет живет! И дупель
некупленный, и баран некупленный - а вот поди ж ты! знает, ведьма, что
дупель вкуснее баранины, - ну и не даст! Сгноит, а не даст! А на завтрак что
заказано?
- Печенка заказана, грибы в сметане, сочни...
- Ты бы хоть соченька мне прислал... постарайся, брат!
- Надо постараться. А вы вот что, сударь. Ужо, как завтракать братцы
сядут, пришлите сюда земского: он вам парочку соченьков за пазухой пронесет.
Все утро прождал Степан Владимирыч, не придут ли братцы, но братцы не
шли. Наконец, часов около одиннадцати, принес земский два обещанных сочня и
доложил, что братцы сейчас отзавтракали и заперлись с маменькой в спальной.


x x x



Арина Петровна встретила сыновей торжественно, удрученная горем. Две
девки поддерживали ее под руки; седые волосы прядями выбились из-под белого
чепца, голова понурилась и покачивалась из стороны в сторону, ноги едва
волочились. Вообще она любила в глазах детей разыграть роль почтенной и
удрученной матери и в этих случаях с трудом волочила ноги и требовала, чтобы
ее поддерживали под руки девки. Степка-балбес называл такие торжественные
приемы - архиерейским служением, мать - архиерейшею, а девок Польку и Юльку
- архиерейшиными жезлоносицами. Но так как был уже второй час ночи, то
свидание произошло без слов. Молча подала она детям руку для целования,
молча перецеловала и перекрестила их, и когда Порфирий Владимирыч изъявил
готовность хоть весь остаток ночи прокалякать с милым другом маменькой, то
махнула рукой, сказав:
- Ступайте! отдохните с дороги! не до разговоров теперь, завтра
поговорим.
На другой день, утром, оба сына отправились к папеньке ручку целовать,
но папенька ручки не дал. Он лежал на постели с закрытыми глазами и, когда
вошли дети, крикнул:
- Мытаря судить приехали?.. вон, фарисеи... вон!
Тем не менее Порфирий Владимирыч вышел из папенькинова кабинета
взволнованный и заплаканный, а Павел Владимирыч, как "истинно бесчувственный
идол", только ковырял пальцем в носу.