различия друзей), а потом мягким голосом, ласково, этак с лукавинкой даже, пробуешь втолковать ребенку, что животное, относящееся к роду лошадей, уж так оно устроено, предпочита..
Зная название всех наиболее известных сочинений на отечественном языке, он только из некоторых читал отрывки, а большей части совсем не читал...
.. Потом Другое время, бал другой Ей снится: перед ней Стоит красавец молодой, Он что-то шепчет ей...
Вы читаете «Господа Головлевы», страница 15 (прочитано 7%)
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
ведьма, ненавидела! За что? Ну, да теперь, брат, шалишь! с меня взятки-то гладки, я и за горло возьму! Выгнать меня вздумает - не пойду! Есть не даст - сам возьму! Я, брат, отечеству послужил - теперь мне всякий помочь обязан! Одного боюсь: табаку не будет давать - скверность! - Да, уж с табачком, видно, проститься придется! - Так я бурмистра за бока! может лысый черт и подарить барину! - Подарить отчего не подарить! А ну, как она, маменька-то ваша, и бурмистру запретит? - Ну, тогда я уж совсем мат; только одна роскошь у меня и осталась от прежнего великолепия - это табак! Я, брат, как при деньгах был, в день по четвертке Жукова выкуривал! - Вот и с водочкой тоже проститься придется! - Тоже скверность. А мне водка даже для здоровья полезна - мокроту разбивает. Мы, брат, как походом под Севастополь шли - еще до Серпухова не дошли, а уж по ведру на брата вышло! - Чай, очунели? - Не помню. Кажется, что-то было. Я, брат, вплоть до Харькова дошел, а хоть убей - ничего не помню. Помню только, что и деревнями шли, и городами шли, да еще, что в Туле откупщик нам речь говорил. Прослезился, подлец! Да, тяпнула-таки в ту пору горя наша матушка-Русь православная! Откупщики, подрядчики, приемщики - как только бог спас! - А вот маменьке вашей так и тут барышок вышел. Из нашей вотчины больше половины ратников домой не вернулось, так за каждого, сказывают, зачетную рекрутскую квитанцию нынче выдать велят. Ан она, квитанция-то, в казне с лишком четыреста стоит. - Да, брат, у нас мать - умница! Ей бы министром следовало быть, а не в Головлеве пенки с варенья снимать! Знаешь ли что! Несправедлива она ко мне была, обидела она меня, - а я ее уважаю! Умна, как черт, вот что главное! Кабы не она - что бы мы теперь были? Были бы при одном Головлеве - сто одна душа с половиной! А она - посмотри, какую чертову пропасть она накупила! - Будут ваши братцы при капитале! - Будут. Вот я так ни при чем останусь - это верно! Да, вылетел, брат, я в трубу! А братья будут богаты, особливо Кровопивушка. Этот без мыла в душу влезет. А впрочем, он ее, старую ведьму, со временем порешит; он и именье и капитал из нее высосет - я на эти дела провидец! Вот Павел-брат - тот душа-человек! он мне табаку потихоньку пришлет - вот увидишь! Как приеду в Головлево - сейчас ему цидулу: так и так, брат любезный, - успокой! Э-э-эх, эхма! вот кабы я богат был! - Что ж бы вы сделали? - Во-первых, сейчас бы тебя озолотил... - Меня зачем же! Вы об себе, а я и так, по милости вашей маменьки, доволен.
... Природа такая: огромная выжженная солнцем плешина, кругом вышки элеваторов, а вдали мотаются жиденькие, потрепанные акации и далеко-далеко синяя полоска моря -- вот и весь пейзаж. Одна только отрада в эти тягучие праздники и оставалась: закатиться в славный город Марсель, благо по ветке езды всего полтора часа... И компания у нас своя подобралась: я -- бывший инженер, затем -- бывший гвардейский полковник, бывший геодезист да бывший императорский певец, он же бывший баритон. Компания невелика, але бардзо почтива2, как говорят поляки. Люблю я Марсель. Все в ней люблю: и старый порт, и новый, и гордость марсельцев, улицу Каннобьер, и Курс-Пьер-де-Пуже, эту сводчатую темнолиственную аллею платанов, и собор Владычицы, спасительницы на водах, и узкие, в размах человеческих рук, старинные четырехэтажные улицы, и марсельские кабачки, а также пылкость, фамильярность и добродушие простого народа. Никогда оттуда не уеду, там и помру. Впрочем, ты сейчас увидишь, что для такой собачьей привязанности есть у меня и другая причина, более глубокая и больная. Так вот: однажды в ноябре, в субботу -- скажу даже число -- как раз 8 ноября, в день моего ангела, архистратига Михаила, зашабашили мы, по английской моде, в полдень. Принарядились, как могли, и поехали в Марсель. День был хмурый, ветреный. Море, бледно-малахитовое, с грязно-желтой пеной на гребнях, бурлило в гавани и плескало через парапет набережной. По обыкновению, позавтракали в старом порту неизбежным этим самым буйабезом, после которого чувствуешь себя так, будто у тебя и в глотке и в животе взорвало динамит. Пошлялись по кривым тесным уличкам старого города с заходами для освежения, посетили выставку огромных, слоноподобных серых кротких першеронов и в сумерки разбрелись, уговорившись завтра утром сойтись на старой пристани, чтобы пойти вместе на дневной спектакль: афиши обещали "Риголетто" с Тито Руффо. Я всегда, по приезде в Марсель, останавливался в одной и той же гостинице, на другом краю города, в новом порту...
