Господа Головлевы

- Ну нет - это, брат, аттанде! - я бы тебя главнокомандующим надо всеми
имениями сделал! Да, друг, накормил, обогрел ты служивого - спасибо тебе!
Кабы не ты, понтировал бы я теперь пешедралом до дома предков моих! И
вольную бы тебе сейчас в зубы, и все бы перед тобой мои сокровища открыл -
пей, ешь и веселись! А ты как обо мне полагал, дружище?
- Нет, уж про меня вы, сударь, оставьте. Что бы еще-то вы сделали, кабы
богаты были?
- Во-вторых, сейчас бы штучку себе завел. В Курске, ходил я к владычице
молебен служить, так одну видел... ах, хороша штучка! Веришь ли, ни одной-то
минуты не было, чтобы она спокойно на месте постояла!
- А может, она бы в штучки-то и не пошла?
- А деньги на что! презренный металл на что? Мало ста тысяч - двести
бери! Я, брат, коли при деньгах, ничего не пожалею, только чтоб в свое
удовольствие пожить! Я, признаться сказать, ей и в ту пору через ефрейтора
три целковеньких посулил - пять, бестия, запросила!
- А пяти-то, видно, не случилось?
- И не знаю. брат, как сказать. Говорю тебе: все словно как во сне
видел. Может, она даже и была у меня, да я забыл. Всю дорогу, целых два
месяца - ничего не помню! А с тобой, видно, этого не случалось?
Но Иван Михайлыч молчит. Степан Владимирыч вглядывается и убеждается,
что спутник его мерно кивает головой и, по временам, когда касается носом
чуть не колен, как-то нелепо вздрагивает и опять начинает кивать в такт.
- Эхма! - говорит он, - уж и укачало тебя! на боковую просишься!
Разжирел ты, брат, на чаях да на харчах-то трактирных! А у меня так и сна
нет! нет у меня сна - да и шабаш! Что бы теперь, однако ж, какую бы
штукенцию предпринять! Разве вот от плода сего виноградного...
Головлев озирается кругом и удостоверяется, что и прочие пассажиры
спят. У купца, который рядом с ним сидит, голову об перекладину колотит, а
он все спит. И лицо у него сделалось глянцевое, словно лаком покрыто, и мухи
кругом рот облепили.
"А что, если б всех этих мух к нему в хайло препроводить - то-то бы,
чай, небо с овчинку показалось!" - вдруг осеняет Головлева счастливая мысль,
и он уже начинает подкрадываться к купцу рукой, чтобы привести свой план в
исполнение, но на половине пути что-то припоминает и останавливается.
- Нет, полно проказничать - баста! Спите, други, и почивайте! А я
покуда... и куда это он полштоф засунул? Ба! вот он, голубчик! Полезай,
полезай сюда! Спаси, го-о-споди, люди твоя! - запевает он вполголоса,
вынимая посудину из холщовой сумки, прикрепленной сбоку кибитки, и
прикладывая ко рту горлышко, - ну вот, теперь ладно! тепло сделалось! Или
еще? Нет, ладно... до станции-то верст двадцать еще будет, успею

натенькаться...