Вы читаете «Пошехонская старина. Окончание», страница 17 (прочитано 9%)
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
Что, ежели в самом деле... Аи да дочка! утешит! Придет с обтрепанным подолом, как последняя... В зале бьют часы. Матушка прислушивается и насчитывает пять. В то же время за стеной слышится осторожный шорох. Это Василий Порфирыч проснулся и собирается к заутрене. - Святоша! - сердито шепчет матушка, - шляется по заутреням - и горюшка ему мало! С этими словами мысли ее начинают путаться, и она впадает в тяжелое забытье. Поздним утром обе - и матушка и сестрица - являются к чаю бледные, с измятыми лицами. Матушка сердита; сестрица притворяется веселою. Вообще, у нее недоброе сердце, и она любит делать назло. - Ес-пер! Ес-пер! - напевает она потихоньку. - Не пой, Христа ради! дай чаю напиться. - Я, маменька, кажется, ничего... - А коли ничего, так и помолчи на четверть часа. Можно хоть раз матери уступить. Матушка сдерживается. Ей хотелось бы прикрикнуть, но она понимает, что впереди еще много разговору будет и что для этого ей необходимо сохранить присутствие духа. На время воюющие стороны умолкают. - Ах, да! давно хочу я тебя спросить, где у тебя брильянты? - начинает матушка, как будто ей только сейчас этот вопрос взбрел на ум. - Где? в шифоньерке спрятаны! - резко отрезывает сестрица. - То-то в шифоньерке. Целы ли? долго ли до греха! Приезжаешь ты по ночам, бросаешь зря... Отдала бы, за добра ума, их мне на сохранение, а я тебе, когда понадобится, выдавать буду. - Ах, да возьмите! Тоже... брильянты! разве такие брильянты бывают? - Чего ж тебе! рожна, что ли? каких еще надо брильянтов! Фермуарчик, брошка, три браслета, трое серег, две фероньерки, пряжка, крестик... - перечисляет матушка. - Фермуарчик! крестик! - дразнится сестрица, - еще что не забыли ли? Колье обещали - где оно? - И колье сделаем, когда замуж выходить будешь. Вот Мутовкина обещала... - Не пойду я за ваших женихов! гнилые да старые... Берите ваши брильянты! любуйтесь ими! Сестрица с сердцем выбегает, хлопнув дверью. Через минуту она появляется вновь и швыряет на стол несколько баульчиков и ящичков. - Вот вам! все тут! не беспокойтесь! ни одного не украла! Матушка осторожно открывает помещения, поворачивает каждую вещь к свету и любуется игрою бриллиантов. "Не тебе бы, дылде, носить их!" - произносит она мысленно и, собравши баулы, уносит их в свою комнату, где и запирает в шкап. Но на сердце у нее так наболело, что, добившись бриллиантов, она уже не считает нужным сдерживать себя. - Ты долго думаешь матерью командовать? - спрашивает она сестрицу, входя в ее комнату. Сестрица не отвечает и продолжает одеваться. Матушка слышит, как она напевает: - Ес-пер! Ес-пер! - Замолчи... наглая! - Если вы ругаться сюда пришли, так гораздо бы лучше у себя в комнате сидели! - Цыц, змея! Сказывай: пригласила, что ли, ты к нам своего шематона? - Он не шематон.
... Двое самых расторопных казаков почти за версту впереди оглядывали дорогу, а несколько других тянулись по бокам и сзади отряда. Вдруг завидели мы, что один из них стал на месте, между тем как другой начал разводить на скаку круги шире и шире. Зная, что это значит, я выстроил людей справа по шести. - Сабли вон и стой! Равняйся! Поджидаю, что будет. Страх люблю видеть русского солдата перед делом. Каждый, оглядывая кремень и стирая ногтем полку, шепчет товарищу: "Слава богу, добрались до них!" И потом с такою непритворною набожностию крестит грудь свою, с такою теплою верою взглядывает на небо! И потом так гордо встряхивается в седле, так уверенно смотрит из-под руки вдаль, как будто говорит: "Ну, сколько вас там, бусурманы? Подавай их сюда!" Синий дымок взвился с пистолета передового казака - и долго после услышали мы выстрел. Казак уже несся к нам навстречу, между тем как товарищ его принялся кружиться перед опушкою и выманил несколько выстрелов. Неприятель сказался - вперед! В тот же миг мы выстроили взводную колонну и пошли рысью к лесу. - Много ли французов, земляк? - спросил я у казака. - Словно крупа сыплется; да с ними и пушки есть, - отвечал он. - Тем лучше, - вскричал поручик Зарницкий, - авось они стрельнут в меня Георгиевским крестом! Скоро мы были на полвыстрела от опушки, однако ни одна пуля не встречала нас. Это что за известие? Чтобы не наткнуться на засаду, я не прежде ввел своих в лес, как уверившись, что неприятель стянул своих стрелков на дорогу. Спешив драгун с примкнутыми штыками, я оседлал ее, раскинув по чаще в обе стороны застрельщиков. Мы скоро нагнали отступающих французов: отряд их состоял из батальона пехоты при двух орудиях. Жалко и страшно было смотреть на обезображенных усталостию, морозом и голодом гренадеров; смешно бы было видеть их костюмы, если б мы сами не были убраны чуть не так же...
