Вы читаете «Пошехонская старина. Окончание», страница 15 (прочитано 8%)
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
- Лоб-то на ночь перекрестила ли? - крикнула ей матушка через дверь. Матушка тоже лежит в постели, но ей не спится. Два противоположных чувства борются в ней: с одной стороны, укоренившаяся любовь к дочери, с другой - утомление, исподволь подготовлявшееся, благодаря вечным заботам об дочери и той строптивости, с которою последняя принимала эти заботы. "Ни одного-то дня не проходит без историй! - мысленно восклицает матушка, - и всё из-за женихов, из-за проклятых. До того обнаглела Надёха, что рада всякому встречному на шею повеситься! Оно, слова нет, пора ей замуж, пора, - да чем же мать виновата, что бог красоты ей не дал! У другой нет красоты, так дарованье какое-нибудь есть, а у ней... Что ж, что она у Фильда уроки берет, - только деньгам перевод. Трень да брень. А сколько она в одну зиму деньжищ на ее наряды ухлопала - содержанье всего дома столько не стоит!" Матушка смыкает глаза, но сквозь прозрачную дремоту ей чудится, что "язва" уж заползла в дом и начинает точить не только дочь, но и ее самое. - Он и меня, как свят бог, оплетет! - полубессознательно мелькает в ее голове, - "маменька" да "маменька!" да "пожалуйте ручку!" - ну, и растаешь, ради любимого детища! Триста душ... эка невидаль! Да ему языком слизнуть, только их и видели! Сначала триста душ спустит, потом еще столько же вызудит, .потом еще и еще... И Облепиха, и Лисьи-Ямы, и Новоселье - все в эту прорву уйдет! Пустит и жену, и всю семью по миру, а сам будет с ярмарки на ярмарку переезжать... Да еще не от живой ли жены он жениться-то затеял! Слышала она, будто у него в Харькове жена есть, и он ей деньгами рот замазывает, чтобы молчала... Аи да дочка! вот так обрадовала! Хорош будет сюрприз. Мы их тут вокруг налоя обвертим, а настоящая жена возьмет да в суд подаст. При этом предположении матушка приподнимается на постели и начинает прислушиваться. Но она проснулась только наполовину, и обступившая ее вереница сонных призраков не оставляет своей работы. Матушке чудится, что "Надёха" сбежала. "Скатертью дорога!" - мелькает у нее в голове, но тут же рядом закрадывается и другая мысль: "А брильянты? чай, и брильянты с собой унесла!" В невыразимом волнении она встает с постели, направляется к двери соседней комнаты, где спит ее дочь, и прикладывает ухо к замку. Но за дверью никакого движенья не слышно. Наконец матушка приходит в себя и начинает креститься. - Тьфу, тьфу, лукавый! - шепчет она, вновь закутываясь в одеяло и усиленно сжимая веки глаз, чтоб заставить себя заснуть. Но сон не приходит. Воображение матушки до того взволновано представлением об опасности, которая грозит ее любимке, что "язва" так и мечется перед ее глазами, зияющая, разъедающая.
... Никогда еще мне не было так мучительно тяжело не нарушить обет молчания, как в ту минуту, но потом я напомнил себе, по какой причине искал убежища, пытался скрыться от алчного мира. К тому же, надо признаться, эти двое были не так уж и далеки от истины. Как сказал мне мой директор распорядитель в тот день, когда я был уволен из фирмы: «Сейчас наблюдается одна из самых благоприятных тенденций к повышению курсов за всю историю биржи. Как же вы ухитрились потерять так много денег наших клиентов?» Мне нечего было ответить. Я вышел и направился по Уолл стрит в бар Слаттери. — С добрым утречком, — сказал Слаттери. — Как обычно? Как обычно? Сколько же времени я уже сижу здесь по утрам, читая «Джорнал» и накачиваясь «кровавой Мэри»? — Слаттери, — ответил я, — позвольте задать вам один вопрос, по дружески: как по вашему, я уже превратился в пьяницу? Он задумчиво посмотрел на меня и спросил: — А что, это мешает вам на работе? — Уже нет, — признал я. Это почти все, что сохранилось у меня в памяти о том дне. Очнулся я в подсобке, лежа на животе рядом с ящиком, полным бутылок с надписью «Кана 20 20» на этикетках. С большим трудом, приложив немало усилий, я встал на колени и тщательно осмотрел одну из бутылок, в которой, судя по виду, было красное с оранжевым оттенком вино. Я отвинтил крышечку и выпил глоток. Внезапно я пришел к убеждению, что жидкость, находящаяся сейчас у меня во рту, сильно отдает смесью виноградного напитка «Кул Эйд» с аккумуляторной кислотой, хотя сам этой смеси ни разу в жизни не пробовал. Я выплюнул жидкость на пол и, шатаясь, поплелся в туалет прополоскать рот от скрипевшего на зубах осадка. Когда меня нашел Слаттери, я, уставившись в зеркало, сковыривал с зубов пятнышки, подозрительно напоминавшие частицы ржавчины. Слаттери уже закрывал заведение на ночь, но я, чувствуя неприятный вкус во рту, принялся молить о чашечке кофе. Он налил мне чашку за стойкой бара. — Знаете что, — оказал он, когда я, обжигаясь, пытался отхлебнуть кофе, — наверно, вы не созданы для Уолл стрит. Гляжу я на вас тут по утрам и думаю, что хотите вы только одного: удрать с биржи...
