Господа ташкентцы

Понять же
явление вредное, порочное - значит наполовину предостеречь себя от него. Вот
почему я прошу читателя убедиться, что название "ташкентцы" отнюдь не
следует принимать в буквальном смысле. О! если б все ташкентцы нашли себе
убежище в Ташкенте! Мы могли бы сказать тогда: "Ташкент есть страна,
населенная вышедшими из России, за ненадобностью, ташкентцами". Но теперь -
разве мы можем по совести утверждать это? разве мы можем указать наверное,
где начинаются границы нашего Ташкента и где они кончаются? не живут ли
господа ташкентцы посреди нас? не рыскают ли стадами по весям и градам
нашим?
И ведь никто-то, никто не признает их за ташкентцев, а все видят лишь
добродушных малых, которым до смерти хочется есть...

Ташкент, как термин географический, есть страна, лежащая на юго-восток
от Оренбургской губернии. Это классическая страна баранов, которые
замечательны тем, что к стрижке ласковы и после оголения вновь обрастают с
изумительной быстротой. Кто будет их стричь - к этому вопросу они,
повидимому, равнодушны, ибо знают, что стрижка есть, нечто неизбежное в их
жизни. Как только они завидят, что вдали грядет человек стригущий и бреющий,
то подгибают под себя ноги и ждут...
Как термин отвлеченный, Ташкент есть страна, лежащая всюду, где бьют по
зубам и где имеет право гражданственности предание о Макаре, телят не
гоняющем. Если вы находитесь в городе, о котором в статистических таблицах
сказано: жителей столько-то, приходских церквей столько-то, училищ нет,
библиотек нет, богоугодных заведений нет, острог один и т. д., - вы можете
сказать без ошибки, что находитесь в самом сердце Ташкента. Наверное, вы
найдете тут и просветителей и просвещаемых, услышите крики: "ай! ай!",
свидетельствующие о том, что корни учения горьки, а плоды его сладки, и
усмотрите того классического, в поте лица снискивающего свою лебеду,
человека, около которого, вечно его облюбовывая, похаживает вечно несытый,
но вечно жрущий ташкентец. Но училищ и библиотек все-таки не найдете.
Наш Ташкент, о котором мы ведем здесь речь, находится там, где дерутся
и бьют.
Вчера я был в театре, в самом аристократическом из всех - в итальянской
опере - и вдруг увидел ташкентца, и что всего удивительнее -
ташкентца-француза (оказалось, что это был генерал Флери). Скулы его были
развиты необычайно, нос орлиный, зубы стиснуты, глаза искали. Что-то
безнадежное сказывалось в этой сухой и мускулистой фигуре, как будто там,
внутри, все давно застыло и умерло. Разумеется, кроме чувства плотоядности.
Я инстинктивно обратился к моему соседу и с волнением, как будто хотел его
предостеречь, сказал:
- Посмотрите, какой ташкентец!
Сосед с удивлением взглянул сначала на меня, потом в ту сторону, в
которую я указывал; затем начал всматриваться-всматриваться и наконец пожал
мне руку, как будто в самом деле я избавил его от беды.