Господа ташкентцы

..
Чего хотели эти человекообразные? чему они радовались? С чем, с какими
орудиями они приступали к действию? Вот эти-то вопросы и следует предлагать
себе всякий раз, когда присутствуешь при подобного рода рассуждениях и
разговорах. Если этих вопросов не будет, вся соль рассуждений утратится, а
вместе с тем утратится и смысл общего течения жизни. Очень часто мы
проходим, слышим, смотрим, и нимало не вдумываемся в то, мимо чего проходим,
что слышим, на что смотрим. В большей части случаев конкретность поражает
наши чувства скорее машинально, нежели сознательно, и вследствие этого
явления, по малой мере сомнительные, кажутся обыкновенными, чуть не
доблестными. Обнажим их от покровов обыденности, дадим место сомнениям,
поставим в упор вопрос: кто вы такие? откуда? - и мы можем заранее сказать
себе, что наше сердце замрет от ужаса при виде праха, который поднимется от
одного сознательного прикосновения к ним...
Вопрошать всегда следует, хотя бы проходящее перед нашими глазами
явление представлялось обыденным или даже совсем посторонним. Говорят, что
излишние вопросы прибавляют излишнюю горечь в жизни, что отсутствие вопросов
предохраняет от состояния бессменного страха, в котором очутился бы человек,
если б он всегда видел вещи в их действительном, беспокровном виде. Это
правда; но правда и то, что ведь вслед за страхом сама собою приходит и
охота освободиться от него, а это уже выигрыш несомненный. Поэтому следует
раз навсегда сказать себе, что в мире общественных отношений нет ничего
обыденного, а тем менее постороннего. Все нас касается, касается не
косвенно, а прямо, и только тогда мы успеем покорить свои страхи, когда
уловим интимный тон жизни или, иначе, когда мы вполне усвоим себе обычай
вопрошать все без изъятия явления, которые она производит.
Чего хотели упомянутые выше люди? - этот вопрос разрешается одним
словом:
Жрать!!
Жрать что бы то ни было, ценою чего бы то ни было!
Жгучая мысль об еде не дает покоя безазбучным; она день и ночь грызет
их существование. Как добыть еду? - в этом весь вопрос. К счастию, есть
штука, называемая безазбучным просвещением, которая ничего не требует, кроме
цепких рук и хорошо развитых инстинктов плотоядности, - вот в эту-то штуку
они и вгрызаются всею силою своих здоровых зубов...
Отрицать чье бы то ни было право на еду невозможно. Но нужно сознаться,
что иногда это право разрастается до таких размеров, за которыми уже следует
опасность. Дело в том, что безазбучный ташкентец требует еды не только
некупленной, но и беспрерывно возобновляющейся; он никогда не довольствуется
одним куском, но, проглатывая этот кусок, уже усматривает другой. Чем больше
он ест, тем больше он голоден, и это объясняется тем естественнее, что он
даже утратил привычку утолять свой голод порядочным образом.