Диалог между Полом и Энн: - Ты болтаешь все, что лезет тебе в голову, - протестовала Энн. &n..
here he sat for a while behind the great Parnell without for a moment forfeiting society's regard even in those early days when it was held as a prime article of faith by the world ..
Первая прозаическая книга Клоссовски, "Прерванное призвание", дает нам тому самый простой пример, поскольку речь идет о романе, который является толкованием другого романа...
Вы читаете «Невинные рассказы», страница 9 (прочитано 10%)
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
- Ah, vous voila, messieurs! - говорит Дарья Михайловна и вместе с тем ищет чего-то глазами. - Мсьё Линкина еще нет! - в упор отвечает Разбитной, и отвечает с ехидством, потому что между ним и Линкиным есть яблоко раздора, и это яблоко - сама Дарья Михайловна. Разбитной вообще считается "l'enfant cheri des dames" и потому очень оскорбляется, если кто-нибудь осмеливается предпочитать ему другого. - Мсьё Разбитной! вы должны сегодняшний вечер занимать меня - это так следует по пиесе! -говорит Аглаида Алексеевна, садясь возле Разбитного. - Вот Шомполов говорит, что ему водки не дают! - начинает "занимать" Разбитной. - Фи, мсьё Шомполов, вы опять с вашею противною водкой! как это вы ее пьете! - Помилуйте, Леонид Сергеич, когда же я жаловался? - Все равно; по вашему лицу видно, что вы грустите. - А знаете что, мсьё Разбитной, - прерывает Аглаида Алексеевна, -я один раз, разумеется украдкой от maman, попробовала выпить этой гадкой водки... и если бы вы знали, что со мной было?.. Вы, впрочем, не проболтайтесь... это секрет! Входят: Катерина Осиповна Немиолковская (она же и Грек с ружьем), сопровождаемая Линкиным. - Вы всегда опаздываете, мсьё Линкин! - сухо замечает Дарья Михайловна. Но Линкин в ту же минуту пристраивается к Дарье Михайловне, и лицо ее проясняется. - Начинать, господа, начинать! - кричит Загржембович, хлопая в ладоши. - Господа! у нас в палате сегодня вечернее заседание было! извините, что опоздал! - кричит Семионович, влетая сломя голову. Приезжает и Анфиса Петровна Луковицына с дочерью своей, по муже Симиас, дамой, обладающей лицом аквамаринового цвета. Прибытие их проходит, однако ж, незамеченным. На сцену выступает Аглаида Алексеевна и ужасно махает руками, желая показать этим, что она обрывает звонки. Разбитной, пользуясь этим случаем, в одно мгновение ока направляется в тот темный уголок, в котором расположилась Дарья Михайловна с Линкиным. - Сердце женщины - это целая бездна! вы странный человек, Линкин, вы хотите постигнуть то, что само себя иногда постигнуть не в состоянии! - томно говорит Дарья Михайловна. Линкин слушает молча; он знает, что Дарья Михайловна любит не только поговорить, но даже насладиться звуками своего собственного голоса, и потому не смеет прерывать очаровательницу. - Читали ли вы Гетевы "Wahlverwandtschaften"? - продолжает Дарья Михайловна. - Читал-с. - Помните ли вы ту минуту, когда Шарлотте... делается вдруг так совестно?.. ну, я ручаюсь, что вы не поняли этого! - Я, признаюсь, не заметил этого места. - И не удивительно, что вы не заметили. Такую тонкую, почти неуловимую черту может понять только женщина.
... По правде говоря, он так по-настоящему и не вступил в игру; он с головой ушел в ее изучение, в наблюдение над ошибками участвовавших в ней - и в этом смысл последующего рассказа, без чего тот не содержал бы в себе никакого урока, ни стоящих внимания событий. Это рассказ о воспитании, длившемся семьдесят лег, практическая ценность которого весьма сомнительна, как все ценности, о которых люди не перестают спорить с рождения Каина и Авеля! Но ценность вселенной не исчисляется долларами. Не каждый человек может быть Гаргантюа - Наполеоном - Бисмарком, не каждому дано похищать колокола из Собора Парижской богоматери, но каждый должен нести в себе свою вселенную, и большинству из нас интересно знать, хотя бы в общих чертах, как справляется с этой ношей его сосед. В течение трех лет, пока младенец, подобно всем младенцам, рос бессознательно, как трава, вопрос о его воспитании, вставший в 1838 году, оставался открытым, меж тем как внешний мир трудился вовсю, готовя для него новую, его собственную вселенную. Позднее, в пожилом возрасте, Генри Адамс не раз задумывался над тем, не правильнее ли, согласно теории случайностей, рассматривать и себя и этот свой мир как случайное стечение обстоятельств. Подобного случайного стечения обстоятельств человеческий опыт еще никогда не знал. Для него, и только для него, стиралась в труху старая вселенная и создавалась новая. Он и его допотопный Бостон восемнадцатого века внезапно разошлись, разъединились - если не духовно, то физически - в силу ряда событий: открылась железная дорога Бостон - Олбани, появился первый пароход, телеграф передал из Балтиморы в Вашингтон известие о том, что Генри Клей и Джеймс Н.Полк выдвинуты кандидатами на пост президента. Шел май 1844 года, мальчику было шесть лет, новый мир был готов принять его, а от старого мира на глаза попадались лишь осколки. Из всего, чем потом обогатилось для него содержание этого мира, он пока различал только желтый цвет...
